Камень и боль - Страница 225

225

Эта итоговая, фронтальная характеристика очевидным образом требует раскрытия явления, заглядывания за его фасад, проникновения в глубь процесса, его породившего. И Энгельс тут же указывает путь к такому проникновению. Он говорит, что "герои того времени не стали еще рабами разделения труда… Но что особенно характерно для них, так это то, что они почти все живут в самой гуще интересов своего времени, принимают живое участие в практической борьбе, становятся на сторону той или иной партии и борются кто словом и пером, кто мечом, а кто и тем и другим вместе. Отсюда та полнота и сила характера, которые делают их цельными людьми".

Речь идет, таким образом, о динамической цельности — цельности, осуществляемой и отстаиваемой в борьбе духовной и практической.

Понятая в этом смысле цельность является тем критерием, который позволяет судить о степени глубины и верности того или иного отражения той эпохи. Именно с этой точки зрения, конечно, и следует судить о романе Шульца: насколько глубоко и цельно воспроизведен там характер Микеланджело, характеры других действующих лиц — тех великих и малых "титанов", которыми наполнены страницы романа, — наконец, характер эпохи в целом.

VII

Роман Шульца, конечно, не первая попытка дать цельный образ той великой эпохи. И нам будет легче оценить его по достоинству, если мы поставим рядом с ним два произведения, созданные уже в наше время или на подступах к нему.

Роман русского писателя Д. С. Мережковского "Леонардо да Винчи" вышел как раз на рубеже нашего столетия — в 1900 году, в самый канун тех грандиозных событий, которые привели человечество, говоря словами поэта, к "невиданным переменам". Русско-японская война, 1905 год в России, первая мировая война, Октябрь и возникновение Советской власти, ряд европейских революций, появление фашизма и его разгром, вся эта цепь мировых событий все, что присутствовало в сознании Шульца, когда он писал свой роман, — для автора "Леонардо да Винчи" еще не существовало. Символист и мистик Мережковский писал свой роман в некоем (хотя и кажущемся) историческом затишье; он мог делать вид, что не замечает надвигающегося исторического урагана, — вернее, мог выражать предчувствие его грозного приближения лишь в отраженной форме борьбы двух мистических ипостасей — Христа и антихриста. А когда гроза разразилась, пришел Октябрь, — автор "Леонардо" попросту ушел в эмиграцию, где и умер.

Но роман его интересен. Прежде всего он хорошо написан я дает немало в познавательном отношении (кроме мистики, принимающей к тому же не слишком большое непосредственное участие в формировании образов, там много реального исторического содержания, поданного ярко, художественно; в частности, автор широко и умело использовал архив Леонардо для воссоздания его внутреннего образа).

Но для нас главное — не в этом. Главное в том, что это документ той эпохи, когда он был написан, и — само собой — документ, рисующий общественную позицию автора. "Тишина" этой эпохи и этой общественной позиции отразилась прежде всего в выборе главного героя: это — отнюдь не бунтарь Микеланджело, это — созерцатель Леонардо; да и его образ дан сугубо "тишайшим": это — свободомыслящий мудрец, отнюдь не деятель. Такое понимание предопределило весь стиль романа. В нем, конечно, даны исторические события, но — как необходимый фон. Если там что и рокочет, то лишь в отдалении, чтоб мы еще ясней почувствовали царящую в душе Леонардо тишину. Изложение спокойное, ясное. Основная идея — безнадежность, одиночество и бесплодность всякого дерзновенного мыслительного поиска самого по себе. Что же ему противопоставляется? Слияние мысли с действием? Нет — с верой. Начало антихриста — познание — должно слиться с началом Христовым — верой, — вот единственный выход для человечества и конечная цель исторического процесса. Что же касается действия, то оно, наоборот, отметается. Именно из-за этого не попал в герои романа Микеланджело. Это очень важный момент, и мы на нем остановимся.

Известно, что между Леонардо да Винчи и Микеланджело не было приязни. Слишком многое разделяло их в самом подходе к тому, что составляло дело жизни обоих: к искусству. Как-то раз произошло открытое столкновение. О нем повествуют и Мережковский и Шульц. Как выглядит эта сцена у Мережковского?

"Проходя мимо навеса, увидел Леонардо собрание полузнакомых людей… "Мессере, мессер Леонардо! — окликнули его. — Пожалуйте сюда, разрешите-ка наш спор". Он остановился. Спорили о нескольких загадочных стихах… в тридцать четвертой песне "Ада"… Пока ему читали неясный текст, "Леонардо, немного прищурив глаза от ветра, смотрел вдаль, в ту сторону… откуда тяжелой, неуклюжей, точно медвежьей поступью шел небрежно и бедно одетый человек, сутулый, костлявый, с большой головой, с черными, жесткими, курчавыми волосами, с жидкой и клочковатой козлиной бородкой, с оттопыренными ушами, с широкоскулым и плоским лицом. Это был Микеланджело Буонарроти". Далее следует подробное описание неприглядной наружности Микеланджело.

"Леонардо всегда надеялся, что ссора его с Буонарроти кончится миром… Такая тишина и ясность были в сердце его в эту минуту, и он готов был обратиться к сопернику с такими добрыми словами, что Микеланджело, казалось ему, не мог не понять. "Мессер Буонарроти — великий знаток Аллигиери, молвил Леонардо с вежливой, спокойной улыбкой, указывая на Микеланджело. Он лучше меня объяснит вам это место". Микеланджело, услышав имя свое из уст Леонардо, остановился и поднял глаза". Увидев "ясную улыбку соперника и проницательный взор его, устремленный невольно сверху вниз, потому что Леонардо был ростом выше Микеланджело, робость, как это часто с ним бывало, мгновенно превратилась в ярость. Наконец он с усилием проговорил глухим, сдавленным голосом: "Сам объясняй! Тебе и книги в руки, умнейший из людей, который доверился каплунам-ломбардцам, шестнадцать лет возился с глиняным Колоссом и не сумел отлить его из бронзы — должен был оставить все с позором!" (Курсив в этой цитате мой. — Д. Г.)

225